Энтони Хиггинс в 1980-e

Питер Гринуэй (Peter Greenaway) родился в Англии

в 1942 году. Начинал как художник, впервые выставившись в Lord's Gallery в 1964. С 1965 в течение одиннадцати лет работал монтажером в документальном кино и считает этот период необычайно для себя важным. С 1966 снимает собственные фильмы, не оставляя занятий живописью. Музыка и живопись всегда были в его фильмах необычайно важны. Любовь российского зрителя к Гринуэю возникла несколько лет назад с показом в Москве одной из самых знаменитых его картин - "Повар, вор, его жена и ее любовник" (1989). "Отсчет утопленников" (1988) получил премию Каннского фестиваля за вклад в развитие киноискусства. "Контракт рисовальщика" (1982), финансированный Британским киноинститутом при поддержке IV канала британского телевидения, стал одним из ключевых произведений нового английского кино.

От фильма к фильму Гринуэй - архитектор грез, энтомолог воображаемого и мастер кадра - выискивает знаки иной реальности и составляет их опись. Человек фанатичного, энциклопедического ума, он ловит логику в ловушку всевозможных обманок и зеркал. Он доводит до головокружительных пределов свою манию классификации, статистики и каталогизации с тем, чтобы выразить свое почтение тайне.

- Моя страсть к статистике, дух коллекционирования? Это у меня прежде всего от Борхеса, которого я открыл для себя в 16 лет. Я помню, как смотрел "Седьмую печать" Бергмана в маленьком зальчике. Я не думал, что кино существует для того, чтобы проводить какие-то идеи, в чем заключается роль литературы. Но я по-прежнему думаю о живописи. Я считаю, что 90% моих фильмов так или иначе отсылают к картинам. "Контракт" - вполне открыто к Караваджо, Жоржу де лу Туру и другим французским и итальянским художникам.

- Вам наверняка известно, что "Контракт рисовальщика " вызвал во Франции настоящий культурный шок. Эффект НЛО!

- Что увлекательно в "Контракте", так это то, что там несколько уровней "чтения": то, что видит художник, то, что видит камера, и то, что вижу я, зритель.

- Герой "Контракта" мистер Нэвилл в каком-то смысле кинорежиссер. Он инсценирует реальность. Он ее организует.

- Прототипом мистера Нэвилла послужил художник, который зарабатывал на жизнь рисуя жилища богатых людей году так в 1690-м. Назначением таких картин было дать владельцам доказательство их богатства... Если Нэвилл в самом деле ведет себя как режиссер, объясняя людям, чего он от них ждет, то миссис Герберт - "продюсерша". Фильм можно воспринимать как размышление об отношениях между режиссером и продюсером... Используемый в фильме оптический аппарат воспроизводит пропорции золотого сечения, как их определяли Пуссен или Клод Лоррен. Такие ссылки не всегда очевидны для широкой публики, но мне доставляют определенное удовлетворение...

- Там ведется целый разговор о роли плодов и их символике...

- Весь фильм посвящен теме плодовитости и бесплодия. Фильм начинается с того, что мы видим крупным планом человека, поедающего на черном фоне фрукт, и кончается другим крупным планом человека, поедающего плод в темноте. Но только первый плод - слива, символ похотливости, а второй плод - ананас, символ гостеприимства. Там есть и гранат - плод райского сада, похищенный Персефоной, чья история рассказана в фильме дважды. Есть и постоянные ссылки на оранжерею и апельсиновые деревья, через Вильгельма III Оранского...

- Ваш метод письма очень необычен: вы начали с того, что написали значительное количество диалогов еще до того, как писать сцены...

- "Контракт" в каком-то смысле - этюд, череда соображений в МРУМ ("Японках; такова его структура: 12+1. вы, наверное, читали, что идея фильма возникла в 1976 году. Я был на западе Англии, в Уилтшире, где жил Уильям Бекфорд, автор первого английского готического романа "Ватек". Я жил у друга в скромном викторианском жилище, служившем обителью для французских монахинь, и упражнялся в зарисовке теней, скользивших по дому. Но мне все время мешали дети и стадо соседских баранов, Так родился замысел фильма. Но поскольку в 1976 году дом, скорее, запечатлели на фотографии, чем нарисовали, пришлось перенести действие в дофотографическую эпоху, во времена Георга III, короля, помешанного на садоводстве, который больше интересовался архитектурой, чем монархией. И мы перенесли действие в 1694 год: в эту эпоху католикам и Стюартам пришлось протянуть руку немцам и голландцам-протестантам. Это год основания Банка Англии; примерно в эту эпоху англичане начали интересоваться живописью и рисунком, а до тех пор английскими художниками были иностранцы - Гольбейн, Ван Дейк, Рубенс и т.д. Разговоры становятся возвышенными, изысканными, литературными, доведение - очень жеманным.

- Нас весьма заинтриговала живая статуя...

- Вначале она была призвана играть в сюжете гораздо более важную роль. Наша гениальная гримерша тратила часы на превращение актера в статую, кладя ему на уши пену, на тело - улиток... По сути это повод для разрядки, английская традиция "Зеленого "человека" и Киплинга, развлечение посреди напряженной драмы. Это символическое существо, олицетворяющее природу и парки; в английской литературе ему родствен персонаж шута. В эту эпоху английские протестанты путешествуют на юг Европы, привозят оттуда статуи и ставят их в своих садах как свидетельство того, что человек состоятелен. И мистер Герберт, то ли по незнанию, то ли потому, что он хочет показать своим друзьям, что побывал в Средиземноморье, "нанимает человека, который должен играть роль статуи. А этот слуга, немножко сумасшедший простачок, перегибает палку!

- Устраивает ли вас французское название вашего фильма - "Убийство в английском парке"?

- Оно слишком определенное. Английское слово "draughtsman" - "рисовальщик" имеет множество других значений, позволяющих играть смыслами: сквозняк, глоток, закидывание невода, улов, доза лекарства, игра в шашки и т.д. Точно так же, "contract" может означать и брачный договор, и торговую сделку... В моем фильме все доведено

- К "Контракту", как и к большинству ваших предыдущих фильмов, музыку написал Майкл Найман. Считаете ли вы, что это музыкант, больше всех прочих способный содействовать воплощению ваших замыслов?

- Мы знакомы с Майклом давно и, по-моему, очарованы нашим сотрудничеством! В данном случае я хотел, чтобы музыка задавала структуру изображения, а не наоборот. Обычно в кино равновесие между изображением и музыкой бывает нарушено.

- Какое положение занимаете вы в английском кино?

- Весьма изолированное, особенно среди режиссеров. Даже успех - и финансовый, и у критики - "Контракта рисовальщика" не слишком помог мне в финансировании других моих планов. Сейчас я занят как никогда - много работаю для телевидения, снимаю документальные фильмы, но идеальная для моего воображения длительность -это все-таки полнометражные фильмы.

- Притерпела ли ваша режиссерская манера эволюцию в смысле большей подвижности камеры?

- Камера стала намного больше двигаться. У меня есть очень длинные планы, они могут длиться до пяти минут, как в "Контракте рисовальщика". Моя точка зрения субъективна, но я никогда не следую за персонажем в его передвижениях на площадке.' Актеры, с которыми я работаю, это знают, большинствсу из них имеют большой опыт работы в театре. В условиях голливудского кино камера - рабыня актера, актер - король, перед которым камера постоянно делает реверансы; Моя манера связана с традицией английского театра. Я питаю интерес к положению человеческого тела на фоне ландшафта, к тому, насколько оно соответствует живописной традиции...

- Как по-вашему, кино есть нечто ненастоящее по определению, а обман - его неотьемлимое качество?

- Это искусство иллюзий, высшая степень обмана. Я хочу, чтобы зрители знали, что пока они смотрят картину, они включены в игру зрителя и режиссера, и правила этой игры весьма необычны. В моем представлении кино - это обширная область, в пределах которой я могу раскрывать различные идеи, и мне не нужно, чтобы оно было реальным и верно отражало мир. Напротив, это идеальное средство выражения.

- Многие моменты в ваших фильмах явно оправдывают сравнение с Набоковым:

- Мой отец был орнитологом, и мне хотелось пойти по его стопам, но найти в этой же области такой уголок, который был бы только моим. Отец страстно любил птиц, а я обратился к тому, что птицы ели. Так я заинтересовался энтомологией... И я больше люблю монтировать фильм, чем снимать, испытывая удовольствие, подобное тому, которое испытывает человек, когда рассматривает склянку с насекомыми и пытается определить их место в природе, чтобы выяснить, нет ли среди них нового вида.

- Как вы миритесь с тем, что вас сравнительно мало ценят в Англии?

- Действительно, странно, что люди по-настоящему интересующиеся моим творчеством, не говорят по-английски. Мое кино вызывает несравненно больший энтузиазм за рубежом.

- Вы однажды сказали, что жестокость, насилие обязательно предполагает чувство ответственности.

- Практически всегда насилие в кино - насилие, характерное для рисованной мультипликации об утенке Дональде, когда вопрос об ответственности вообще не стоит. На мой взгляд, стиль моих фильмов, с его особым набором приемов, с повторами, с театральными эффектами и оперными ассоциациями, ясно показывает, что я пытаюсь внимательно посмотреть на проблемы насилия, чтобы показать, что в каждом случае у них есть причины и следствия...

- Исторические фильмы кажутся мне похожими на научную фантастику, они дают свободу воображению. Так как я снимаю картины метафорические, сказочные, символические, мне вольготнее, когда я удаляюсь от современности, от мимикрии окружающей действительности. Диалоги у меня - намеренно декламационные, искусственные, они не похожи на нормальную беседу, я лучше чувствую себя с литературой, которая начинается с Шекспира, заканчивается театром Реставрации и тяготеет к тирадам, игре слов, загадкам, аллегориям. В этом, несомненно, еще одна причина моей зачарованно-сти этим веком. И, конечно же, барокко и все с ним связанное. Конец нашего века кажется мне барочным с двух точек зрения: во-первых, избыток деталей, масса информации; во-вторых, идея иллюзии и ее следствия, обман и сопутствующая ему пропаганда -политическая или рекламная. ...Проблемы стиля доставляют мне острое наслаждение, так же, как изучение Истории. Можно сказать, что истории не существовало, что были только историки. В этом смысле я хотел бы быть историком. ...Кино - идеальная барочная форма, оно играет тенями и иллюзией, оно сочетает разные способы выражения.

Беспрерывно смотреть на мир еще не означает проникнуть в его тайну. Реальность остается непрозрачной, и живопись (как и фотография) не способны сделать ее таковой. За первой открывшейся глазу картиной всегда оказывается другая, более верная реальности, за ней еще и еще. "И так - до подлинного отображения реальности - абсолютной, таинственной, уловить которую не может никто" (М. Антониони). Художник Нэвилл, преисполненный мастерства и обманутый собственными глазами, захотел вписать реальность в предел, исчерпать ее изобилие, чтобы лучше ею овладеть. Он не учел, что природа может взбунтоваться. Олицетворяемая загадочным фавном, живая статуя появляется на экране, переставляя колонны, поднимаясь на крыши и пьедесталы. Он старается внести беспорядок в английский парк, берет реванш за живую природу, заключенную в разграфленное пространство. В последней сцене статуя в центре кадра символизирует триумф того, что "за кадром". Когда все герои фильма перемещаются из клетки в клетку, соблюдая границы, прочерченные на листе рисовальщиком, фавн, как шахматный слон, смеется над этой глупой логикой, прогуливаясь по диагонали. Адепт непредсказуемого движения, он гуляет по полотну художника и в мире режиссера - неконтролируемый, иконоборческий элемент. Как на картинах Пуссена или Лоррена, природа утверждает, что она столь же, если не более важна, чем персонажи, для которых она - фон и задний план.